Борис и Глеб: «Легли и ждали, пока убьют»?
Сыновья великого равноапостольного князя Владимира были убиты по приказу их кровного брата Святополка, захватившего власть в Киеве после смерти отца. Желая избавиться от законных наследников великого князя – Бориса и Глеба, Святополк подослал к ним убийц. Оба брата знали о готовящемся злодеянии, но не начали военных действий против вероломного Святополка. Ценою своих жизней они предотвратили начало братоубийственной войны. Борис и Глеб стали первыми русскими святыми, канонизированными Русской и Константинопольской Церковью.
Смирение… Как трудно горделивому современному человеку примерить это качество на себя. От других-то мы ежедневно требуем смирения, это нам даётся легко. Борис и Глеб спаслись, не преступив Христовых заветов смирения. Не цеплялись за жизнь, молились за нас, растапливали наши сердца.
«Это же бессмысленное смирение! Они потворствовали злу, фактически помогли Святополку утвердиться на престоле. Если Святополк действовал по наущению лукавого – в чём же подвиг святых?», – такие восклицания и вопросы звучат в любой аудитории, когда речь заходит о Борисе и Глебе. Нередко припоминают и о толстовстве, об Иване Ильине, говорят о недопустимости непротивления злу насилием.
Почти каждый готов сказать о князьях-страстотерпцах: «Мне это чуждо». А ведь они были, по известному выражению М.В.Толстого, «первыми прекрасными весенними цветами новопросвещённой Руси», потому что их подвиг для многих людей открыл суть христианства, стал примером (к сожалению, недостижимым) для всех поколений Рюриковичей.
Владимир Крупин сказал:
«Все мы, грешные, еще должны дорасти до понимания величайшего подвига первых русских святых Бориса и Глеба. Почему эти смиренные, безвинно погибшие люди после своей мученической кончины являлись святому благоверному Великому князю Александру Невскому перед Невской битвой и битвой на Чудском озере? Почему они приходили помогать Димитрию Донскому на поле Куликовом? Как понять эти факты? Ведь они не исчезли и не растворились как бесплотные духи, они же остались жить в Святой Руси, они же остались помогать нам, строить, созидать и молиться. Если бы это было не так, мы бы не молились им…»
Трудно совместить наши представления о героизме, о победе с образами князей, которые могли бы оказать сопротивление преступнику, могли бы бросить в бой дружину, но избрали долю жертвы и вечную жизнь. Смирение… Как трудно горделивому современному человеку пример
ить это качество на себя. От других-то мы ежедневно требуем смирения, это нам даётся легко. Борис и Глеб спаслись, не преступив Христовых заветов смирения. Не цеплялись за жизнь, молились за нас, растапливали наши сердца. Их образ на иконах известен каждому православному и для каждого важен и дорог. Не сумев до конца понять князей-страстотерпцев, сердцем мы их приняли и полюбили. Смирение не противоречит героике, в подвиге смирения нет категорического отрицания ратных подвигов в любой ситуации… Это лучше всех понимал наш летописец. Борис и Глеб были для него первыми и единственными русскими святыми. Считается, что именно преподобный Нестор был автором канонического «Чтения о житии и о погублении Бориса и Глеба».
Зеленский А.В. Нестор Летописец.
Таковы его герои, его система ценностей. Юношей он пришёл к преподобному Феодосию, стал послушником, потом постригся в монахи. Нёс послушание летописца. А например, князь Святослав был для монаха-летописца идейным врагом. Он отказался от крещения, был убеждённым язычником, как и его дружина. Летописец мог представить Святослава злодеем на престоле – вроде Ярополка или Святополка. И трагическую гибель князя можно было бы представить как «бесславную». Но нет! Трудно не проникнуться сочувствием к Святославу, который «отмстил неразумным хазарам», благородно предупреждал врага своим «Иду на вы!» и не щадил живота своего в бою. Нестор воспевает его, как Гомер – Аякса.
А молится – Борису и Глебу.
В те годы смирение и милосердие входили в уклад государства, в обычай. Их учитывали даже когда попирали. Разве может правитель действовать против своей выгоды, против целесообразности? Князь Владимир, «познав истинного Бога», отказывался от привычных замашек, которые в прежние годы приносили ему победы и славу. Многим хорошо известен этот эпизод летописи:
“Живяше же Володимер в страсе Божием. И умножишася зело разбоеве и реша епископи Володимеру: се умножешася разбойницы, почто не казниши их? Он же рече им: боюсь греха. Они же реша ему: ты поставлен еси от Бога на казнь злым, а добрым на милование. Достоит ти казнити разбойники, но со испытом. Володимер же отверг виры, нача казнити разбойников”.
В этом притчевом сюжете князь дважды проявил способность к смирению. Сперва он отменил смертную казнь, показав, что греха он боится больше, чем ослабления собственной власти… А потом не стал упорствовать в своём максимализме, подчинился увещеваниям епископов! В прежние годы могущественный князь своих решений не отменял.
В древней Руси умели самые сложные, самые далёкие от язычества евангельские заповеди воспринимать как нечто простое и ясное. А ведь Борис и Глеб совершили свой подвиг, когда после Крещения Руси не прошло и тридцати лет. Срок ничтожный! Князья-страстотерпцы были из первого поколения русских людей, которых крестил князь Владимир. Крещение Руси проходило постепенно, город за городом. Борис и Глеб княжили в Ростове и Муроме и мы можем предположить, что для этих городов они стали крестителями.
Вот тут-то и понимаешь истинную суть летописных сведений о крещении Аскольда, о крещении Ольги, о том, что ростки христианства пробивались на Руси задолго до официального Крещения, в котором ключевую роль сыграла политическая воля и мудрость князя Владимира Святославовича.
Не столь важна историческая достоверность сюжета о крещении князя Аскольда – обстоятельства, трактовки, всяческие противоречия… Важна истинность информации, что Русь принимала христианство на протяжении, самое малое, полутора столетий, вникала в него. Притчевый смысл важнее гипотез…
Не случайно так много внимания уделял этой истории митрополит Макарий (Булгаков), выдающийся историк церкви:
«Аскольд и Дир после принятия ими святой веры жили еще и управляли Киевом около пятнадцати лет. В такой период под их покровительством она могла довольно утвердиться и распространиться не только в Киеве, но и в окрестностях Киева трудами епископа и пастыря, которых приняли киевские руссы от патриарха, и при содействии, может быть, других проповедников, приходивших из Греции или Болгарии. Но по смерти Аскольда и Дира, которые скончались (в 882 г.), может быть, как мученики за святую веру, в Киеве воцарился язычник Олег».
Логика владыки Макария ясна. Примем на веру, что Аскольд и Дир погибли не без участия князя Олега. Об этом читаем и в несторовой летописи… Из позднейших сюжетов о Святославе, о князе Владимире мы знаем, что вопрос сосуществования язычества и христианства в древнем Киеве порождал вспышки насилия. И предположение, что Аскольд и Дир (очень возможно, что Дир является вымышленной фигурой, но это другой разговор) стали жертвами языческой агрессии не выглядит натяжкой.
У нас немного сведений о них, о духовных предтечах Бориса и Глеба. Но, хотя история убиения Аскольда и Дира дошла до нас в смутном изложении, не будем её забывать.
Почему именно Борис и Глеб стали, говоря современным языком, национальными героями принявшей христианство Руси?
Государственная деятельность неотделима от насилия, хотим мы этого или не хотим. В прославлении Бориса и Глеба можно разглядеть покаяние Ярослава и Ярославичей.
Народ очень точно даёт прозвания своим правителям. Ярослав был именно Мудрым. К власти он пришёл через смуту междоусобиц, интриг, расправ, компромиссов и ошибок. В дохристианскую пору жестокая борьба за власть воспринималась как норма. Но молодой Ярослав не мог не понимать, что кровавые распри – это грех.
Можно, конечно, утешать себя тем, что этот грех неизбежен… Утвердившись на престоле, Ярослав принялся строить храмы. Две Софии – киевская и новгородская – это не просто памятники архитектуры, это настоящее чудо, зримое свидетельство о Боге на земле, столь отдалённой от Константинополя и Рима.
Для столь масштабного, невиданного на Руси, да и для Европы уникального строительства в те годы, несомненно, нужна была одержимость. Две Софии при Ярославе Мудром объединили русский народ, спаяли цивилизацию – от Новгорода до Киева. И это – важная часть широкой программы Ярослава по христианизации Руси и укреплению государственности.
В 1037-м году мудрый князь добивается учреждения в Киеве митрополии константинопольского патриархата. С этого рубежа завершается предыстория и начинается история нынешней Русской Православной Церкви. Нам неизвестно, удалось ли Ярославу добиться канонизации Бориса и Глеба в Константинополе. Вероятно, на это ушли ещё десятилетия, когда обнаруживались чудеса, когда русские люди вымолили своих первых святых…
Примером стойкости и смирения стали они для князей и для всего народа. Мало кому удавалось побороть в себе соблазны, никто не дотягивался до духовного подвига страстотерпцев. Но образ святых братьев Бориса и Глеба Русь не утрачивала никогда, даже в ХХ веке.
Можно вспомнить стихи Бориса Чичибабина:
***
Ночью черниговской с гор араратских,
шерсткой ушей доставая до неба,
чад упасая от милостынь братских,
скачут лошадки Бориса и Глеба.
Плачет Господь с высоты осиянной.
Церкви горят золоченой известкой,
Меч навострил Святополк Окаянный.
Дышат убивцы за каждой березкой.
Еле касаясь камений Синая,
темного бора, воздушного хлеба,
беглою рысью кормильцев спасая,
скачут лошадки Бориса и Глеба.
Путают путь им лукавые черти.
Даль просыпается в россыпях солнца.
Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти.
Мук не приявший вовек не спасется.
Киев поникнет, расплещется Волга,
глянет Царьград обреченно и слепо,
как от кровавых очей Святополка
скачут лошадки Бориса и Глеба.
Смертынька ждет их на выжженных пожнях,
нет им пристанища, будет им плохо,
коль не спасет их бездомный художник
бражник и плужник по имени Леха.
Пусть же вершится веселое чудо,
служится красками звонкая треба,
в райские кущи от здешнего худа
скачут лошадки Бориса и Глеба.
Бог-Вседержитель с лазоревой тверди
ласково стелет под ноженьки путь им.
Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти.
Чад убиенных волшбою разбудим.
Ныне и присно по кручам Синая,
по полю русскому в русское небо,
ни колоска под собой не сминая,
скачут лошадки Бориса и Глеба.